Рассказы Василия Шабалтаса иногда напоминают очерки — настолько все тщательно и детально выписано. Чувствуется бдительность взгляда и большое уважение к тому, о чем он повествует. Сегодня же манера письма, к сожалению, иная, более приблизительная, с ударением на так называемую психологию, обозначение, намек. А кто в этой «психологии», намеках разберется? За плечами же Василия Шабалтаса большая жизненная школа, владение множеством специальностей. Работа и знание ее сущности. И потому, наверное, не случайно в этом году у него подряд выходит несколько книг в России и Беларуси. С чем мы и поздравляем нашего автора, кстати, отмеченного за участие в нашем конкурсе прошлого года Почетным дипломом.
Виктор Казько.
Милашевичский ФАП Иван Константинович Готин принял во второй половине 80-х. До этого здесь был врачебный участок с больницей на 20 коек. Он обслуживал большую деревню Милашевичи и шесть меньших — там жило около четырех тысяч жителей. С течением времени количество сельчан начало уменьшаться: старики умирали, молодые искали счастья в городах. И больницу закрыли. Два врача подались в бизнес, средний персонал тоже сократили.
В деревне нового доктора сначала приняли настороженно. Потом присмотрелись, полечились у него и признали.
Прошло пять лет. Ивану было уже 34. Это был высокий, немного полноватый мужчина, белый халат на его широких плечах смотрелся тесновато и доходил только до колен.
Квартировал Иван у тети Фроси, дом которой стоял рядом со зданием ФАПа. Женщине было под шестьдесят, она уже получала пенсию, раньше работала в больнице санитаркой, сейчас — уборщицей в ФАПе. Вообще же при всем Милашевичском медучреждении была вроде заведующей хозяйством. Когда больницу закрывали, она собрала постельное белье из всех палат, перестирала его, отутюжила и застелила все кровати, надеясь, что больницу закрыли по ошибке и в ближайшее время она заработает снова.
В девять часов утра Готин начинал прием больных. Фельдшер особенно любил эту работу. За пять лет он познакомился почти со всеми сельчанами. Если кто-то из них заходил в кабинет, фельдшер, которого все звали доктором, невольно вспоминал и его профессию, и семью, и отношения в семье. Человек заходил в ФАП, опутанный сетью связей с миром, и все, что происходило с ним, передавалось в свет: останавливались во время жатвы комбайны, отменялись в школе занятия, откладывались свадьбы, люди радовались, горевали и плакали.
…Серая в сборку юбка, серая кофта, серые от пыли кроссовки, острые быстрые глаза, мелкие движения — все это придавало бабушке сходство с мышкой. Она быстренько подбежала к столу и заговорила, не переводя дыхания. Было в ее сумбурной речи и «внутренности», и «ноженьки очень болят», и «душа не принимает». Иван Константинович ее почти не слушал, дело было ясное — старость. Во всем ее высохшем теле с изношенной кожей, вздутыми венами, выступающими сухожилиями только глаза и крупные, привычные к физической работе узловатые кисти рук сохраняли жизнь. Она без стеснения перед доктором смело разделась до пояса, фельдшер ее внимательно послушал, постучал и сказал:
— Надо полечиться, бабушка, дам вам направление в район.
— О-е-ей! А может, каких таблеток дашь, как же я дом оставлю, кто кабанчика кормить будет, курок?
— Соседку попросите, она здоровее вас.
Следующим — огромной, черной, маслом сверкающей глыбой — в кабинет не вошел, а вломился комбайнер Игнат Ворон. От него, убивая лекарственный дух, исходил запах машинного масла и пота. Он замер у порога, не решаясь проходить дальше. С толстой, обмотанной белой тряпкой кисти руки на пол упала свежая капля крови. Иван Константинович поднялся навстречу травмированному, провел его в перевязочную. Пока фельдшер обрабатывал рану, накладывал на нее скобки, мужчина, криво улыбаясь от боли, рассказывал:
— Солома намоталась на шестерню приемника, хотел очистить и не заметил, как пальцы засадил.
— Дам больничный, через три дня на перевязку.
— Что вы, доктор, какой больничный? — испуганно ответил комбайнер. — Правой же рукой я работать могу, не надо больничного.
Пока перевязывал, Готин вспомнил о случае, когда они, студенты, проходили практику в морге. Иван, под наблюдением врача, вскрывал мужчину, который погиб в автомобильной аварии. На столе, вместе с телом, лежала оторванная кисть руки. Когда врач куда-то отлучился, Иван исподтишка эту руку запихнул себе в карман пиджака. Дома разобрал на части и все зарисовал в свой анатомический альбом. Может благодаря этому случаю, год назад, уже в Милашевичах, он так ловко пришил отпиленный на циркулярке палец на руке столяра, что палец даже работал и в нем восстановился кровоток.
Деревня Милашевичи для районной станции «скорой помощи» была как бельмо на глазу. Чтобы попасть в нее, надо было ехать вдоль Припяти почти шестьдесят километров по асфальту до моста, переехав его, возвращаться вдоль реки с другой стороны. Раньше здесь работал паром, но со временем он сгнил и развалился. Власти запланировали сделать мост, но пришла перестройка — и ни парома, ни моста. Особенно трудно было машинам «скорой помощи» весной и осенью, когда проехать по грязной дороге было почти невозможно. Если иной раз Готин звонил в город и вызвал «скорую», его просили:
— Иван Константинович, а может как-нибудь сами… Мы же туда не доедем.
Были случаи: водители вместо поездки в Милашевичи ложили на стол заявление об увольнении. Фельдшер все понимал и «скорую» в такое «бездорожное» время вызывал в крайнем случае.
Но как-то по весне, в апреле, у ученика десятого класса Олега Лойко заболел живот. Мать привела парня в ФАП. Фельдшер его внимательно осмотрел, послушал и поставил диагноз — аппендицит. Позвонил в район, на станцию скорой помощи, а там за голову схватились: мало того, что дорога разбита, так и топлива нет — на улице был 1991 год. Медики из города сказали так: подождите, что-нибудь придумаем. Думали долго. Иван ждал, а парню все хуже.
Фельдшер знал, чем это может закончиться. Позвал из аптеки Катю, которая раньше, при больнице, работала медсестрой в перевязочной, приказал стерилизовать хирургический инструмент, который он насобирал всякими правдами и неправдами. Здесь нужно подчеркнуть, что как-то раньше, до Готина, не дождавшись «скорой помощи», в Милашевичах умерли два человека.
Операцию фельдшер провел, как потом сказал главный хирург района, на отлично. Да иначе и быть не могло, потому что Готин с детства мечтал стать хирургом. Когда уже выяснилось, что мост не построят (не было денег), фельдшер-то случайно привез себе в ФАП хирургический стол, тоже списанный, — «на крайний случай», подумал. Таких случаев потом было много. Пришло время отметить, что в медучилище Готин попал случайно — недобрав баллы при поступлении в медицинский институт, подал документы в Слонимское медучилище. Окончив его, поработал три года в сельском ФАПе в пригороде Н-ска. За это время женился и поступил в Н-ский мединститут. Дела шли хорошо, пока не случилось неожиданное: Иван с друзьями ввязался в драку, за что получил год тюрьмы. От бывшей учебы осталась только зачетная книжка за три курса. Пока сидел, жена его выписала из квартиры и нашла другого… На воле Готин устроился фельдшером на «скорую помощь», отработал три года. Город надоел, потянуло в деревенскую тишину. Сходил в областной отдел здравоохранения, узнал о вакансии в сельских ФАПах. Так он оказался в Милашевичах.
Край этот Ивану-рыбаку понравился. С одной стороны — река Припять, с другой — озерно-болотная низменность, где водилось множество рыбы, особенно вьюнов. Когда сильные зимние морозы сковывали трясину, мужики на болотах делали лунки, ставили корзины с продухами. Ловили вьюнов мешками.
…После двенадцати часов, когда заканчивался прием больных в ФАПе, Иван садился на мотоцикл и ехал по вызовам, навещая больных по домам. Зашел в дом Сергея Книги, а там накурено, будто в колхозной конторе.
— Что у вас случилось?
— Баба вот заболела, — ответил старик. — Лежит, не встает.
— Вы бы, Сергей Гордеевич, меньше в доме курили. Здесь не только баба — любой заболеет. — Надел халат и с саквояжем прошел во вторую половину дома. Женщина лежала на постели. Увидев фельдшера, она даже не шевельнулась.
— Когда заболела? — спросил у хозяина.
— Третий день как не поднимается. Даже корову доить самому приходится. Опять же кабану варить… Горе, да и только…
Присел возле больной на кровать. Женщина дышала шумно, тяжело. Лицо отечное, серое. Померял давление — пониженное. Помог больной сесть. Грудная клетка едва заметно вздрагивала от ударов изнутри. Прижал к телу стетоскоп, почувствовал, как глухо захлипывается сердце. Померял температуру — 38. Поставил диагноз: воспаление легких. Нужно срочно в больницу.
— Одевайтесь, — сказал женщине, а сам подсел к телефону.
— «Скорая»? Примите вызов, это фельдшер с Милашевичей. Воспаление легких. Нужно срочно в больницу. Записали? Всего хорошего.
Потом сделал женщине укол, сказал:
— Часа через полтора к вам «скорая помощь» приедет. Сергей Гордеевич, помогите жене собраться: полотенце, кружку, ложку, тапочки, все это в сумку. Ничего страшного, но надо немножко подлечиться.
На дворе уже со злостью сказал хозяину:
— А вы куда смотрели? Баба, баба! Ездите на них, как на кобылах, пока не упадут! Так запустить болезнь…
Около мотоцикла увидел своего верного друга, собаку Жучку.
— Ну что, прибежал? Может уже на девок потянуло?..
Еще полтора месяца назад фельдшер возвращался с объезда дальних деревень, на дороге увидел сбитого машиной пса, остановился. Пес умирал, но неожиданно с трудом открыл глаза и так посмотрел на человека, что Иван быстро подхватил его на руки, положил на бензобак и повез домой. Три часа над ним колдовал: сшил разорванные печень и желудок, совместил поломанные кости ног. Знал: голова и сердце — целы, значит, должен выжить. Уколы делал, как человеку, и через месяц собака снова взглянула ему в глаза, словно говоря: «Спасибо тебе, добрый человек!». С тех пор они стали неразлучными. Сядет Иван на мотоцикл, Жук, хромая на две ноги, — за ним. Нажмет на газ — собака за хозяином не успевает, выдыхается, сядет и от бессилия начинает вслед выть. Чтобы не мучить животное, Иван сделал на заднем сиденье специальное устройство. С тех пор и на рыбалку, и за грибами ездили вдвоем.
…Во второй половине дня горячее солнце прикрыла черная, с серым оттенком туча. В воздухе запахло дождем. Сняв с заднего сиденья саквояж, поспешил в кабинет: знал, что там его ждали двое пациентов, которым фельдшер пообещал вырвать больные зубы. Многие медицинские процедуры в его функции не входили, но он не мог видеть страдания людей, измученных болью. Вот и сегодня в списанном стоматологическом кресле, которое два года назад Готин привез из города, сидел старый Феодосий с опухшей щекой. Чтобы вырвать испорченный зуб, ему надо было 120 км трястись в автобусе, который ходил в их деревню один раз в неделю, приехать в стоматологическую поликлинику, занять очередь, вырвать зуб и где-то переночевать. Забот больше, чем боли…
— Ну как? — спросил больного, когда тот слез со стула.
— Милый вы мой, позвольте поцеловать вашу золотую ручку, — прошепелявил старый.
— Идите, дедушка, и употребляйте больше чеснока.
Когда дед вышел, глянул в коридор и встретился с грустными глазами девушки, которая тайком сидела там.
— Ты ко мне? — спросил, похмурев лицом.
— К вам, доктор, — ответила, стыдливо опустив вниз глаза.
— Заходи. С чем пришла? — спросил, тяжело вздохнув. Он хорошо знал эту категорию редких пациенток, досконально изучил их поведение при встрече с ним, медиком. Еще одна подзалетела, подумал, теряя хорошее настроение. «Будь проклят тот день и час, когда у меня поднялась рука сделать в Милашевичах первый аборт». А дело заключалось в том, что еще в начале своей работы здесь поддался на уговоры своего нового друга Игоря Лупяко и сделал аборт его любовнице. Все, кажется, было шито-крыто. Но молодые женщины как-то пронюхали об этом. Готин, конечно, им отрицал, говорил: «Это противозаконно, вы хотите меня в тюрьму посадить?». Но бывали случаи, когда отказать было невозможно.
— Ну рассказывай, что с тобой случилось, — Готин знал, что эта девушка — десятиклассница, дочь фермера Тихонова, который пять лет назад переехал из Минска в родительский дом. Там, в городе, он попал под сокращение, сдал квартиру в аренду, а сам переехал с семьей в Милашевичи. Здесь взял четыре гектара земли, довольно успешно выращивал свиней на мясо и уже считался богатым.
— Забеременела я, — плачущим голосом сказала девушка. — Если отец узнает — убьет.
— Кто?
— Одноклассник, Сергей Олехнович.
— А знаешь ли ты, что после первого аборта у тебя потом может не быть детей?
— Знаю, но ведь у меня нет другого выхода. Если откажет, мне останется только одно — оно в сумке лежит. — Готин поднялся, с интересом открыл целлофановый пакет, который лежал у входа в кабинет. Достал белую, толщиной с палец, веревку, с отвращением швырнул ее в угол, сказал:
— Ты это ерунду брось! — и, подумав:
— Я с твоим отцом поговорю. Уверен, что он все поймет. И с родными Олехновича поговорю. Кстати, ты Сергея любишь? — девушка закивала головой.
— Тогда иди спокойно домой и не переживай. Все будет хорошо.
В том, что договорится с фермером, Готин не сомневался. Знал этого рассудительного скромного человека, который никогда не допустит, чтобы его единственная дочь полезла в петлю.
Когда девушка вышла, в комнате установилась непривычная тишина, только на окне, попискивая в коробочке, шуршали пчелы. Посмотрел на часы: стрелка приближалась к цифре шесть. В это время к нему должна была прийти старая учительница, Неля Андреевна. У нее болели колени. Он ей сделал десять процедур озокерита, теперь закреплял проведенное лечение ужаливанием пчел. Скрипнула дверь, по коридору застучала об пол палка — значит, пришла старуха, подумал.
— Можно к вам? — в приоткрытую дверь просунулась седая голова.
— Ну как, лучше не стало? — несдержанно спросил с ходу.
— Если бы не вы, дорогой доктор, я бы уже лежала.
— Если так — садитесь. — Фельдшер взял коробочку с пчелами, извлек пинцетом одну, поднес ее к синеватому поджарому колену старой. Защищаясь, пчелка тут же с силой воткнула свое зазубренное жало в плоть, бабушка поморщилась от боли.
— Ничего, немного потерпите, — успокоил ее фельдшер и поднес к колену очередную пчелу. Когда бабушка вышла, услышал стук ведра о дверь — пришла тетя Фрося, уборщица.
— Константинович, снимай свой халат и топай домой, хватит работать, — распорядилась старуха. — Еда в печи, на первое рассольник с вьюнами, на второе — картофель с крольчатиной.
— Хорошо, Николаевна, спасибо. Пообедать и надо будет сходить к фермеру, давно его не видел, поговорить хочется.
— Ну иди, иди! — почему-то недовольно проворчала старуха. — И о себе же нужно немного подумать! К Кате сходи, сохнет она по тебе, хорошая бы пара была.
Готин засмеялся и вышел на улицу.
Потеряв за день мощь и силу, покрасневшее солнце склонялось к земле. Пахло сухим сеном с примесью полыни. Где-то рыкнула корова, голосисто закокотал петух. Милашевичи, как другие деревни, умирать не хотела. И это очень хорошо, подумал Иван, поэтому и он здесь.
Василий Шабалтас.
Газета «Звязда», 14 декабря 2010 года.
Источник: http://zvyazda.minsk.by/ru/archive/article.php?id=70803&idate=2010-12-14
Читайте также: мобильные ФАПы вместо стационарных в качестве эксперимента в Витебской области.