В белорусскую гуманитарную неправительственную организацию «Детский диабет» пришли мамы, объединенные общим горем. Мы успели еще посидеть цивилизованно в небольшой комнате Дома литераторов, где организация снимала офис. Намеренно глагол ставлю в прошедшем времени, так как администрация Дома уже показала им на дверь. «Или платите валютой, или…». Оставалось второе «или», и где мы встретимся в следующий раз, пока неизвестно.
Кто конкретно из них изливает душу — Светлана, Тамара, Галина или Татьяна — не важно. Они — Матери.
… Эта мама худенькая, как девочка, с тонкими чертами и глазами в пол-лица.
— Сергей заболел неожиданно. Мы вернулись из турпоездки, и у него поднялась температура. Что-то мне подсказывало, что ОРЗ здесь и не пахнет, но врачи упорно ставили острое респираторное. Позже я мысленно не раз возвращалась к той поездке и своим наблюдениям. Нет, материнское сердце не проведешь! Была среди нас девочка-диабетик. Аппетит у нее был зверский, а в компании с ней мой сын. Жует и жует — только подавай. Ладно, она больная, понятно, а мой-то почему ест, как не в себя? Мысль пронеслась и улетела. В церковь еще заходили. Сын просит: поставь свечку, а я, вроде, и хотела сначала, потом, думаю — ни к чему. Эта церковь у меня перед глазами как наваждение стоит…
Температура ползет, сын мечется и лежит на кровати как-то так неестественно, будто деревянный. Когда начал терять сознание, «скорую» вызвали. Врач говорит: в больницу надо и срочно анализ крови сделать. Поехали. Я и теперь 4-ю больницу стороной обхожу. Пусть их дети будут здоровыми и счастливыми, только те, с кем мне пришлось в ту роковую ночь общаться, начисто лишены сострадания.
Чувствую, парень мой на глазах уходит, глаза ввалились, лицо заострилось, а они по приемному покою как сонные мухи двигаются. Какой там анализ?! Хорошо, хоть в палату определили. А дело совсем плохо. Кидаюсь ко всем, за халаты цепляюсь, и только одно как заклинание твержу: «Миленькие, пожалуйста, сделайте анализ крови». «Успокойтесь, — говорят, — впереди еще два выходных дня, потерпеть надо». На ночь в палате оставили нас одних. У меня сердце то в висках, то в пятках стучит. Сын очнулся и серьезно так говорит: «Мама, позвала бы ты отца». И опять от меня уплывает. Потом судороги начались. К утру я уже на коленях перед ними ползала, умоляя анализ сделать. Сестричка прибежала, уколола. А он синеть начал. Спрашиваю, какое ввели лекарство?
«Врач, — отвечает, — глюкозу приписала». Я только ахнула! Потом дежурная доктор примчалась. Как узнала, что лекарство ввели без анализа крови, кричать начала: «В реанимацию! Живо!» Больше я ничего не слышала…
Очнулась, и снова врачей теребить: «Скажите, жив будет?» Полтора суток молчали, ни «да», ни «нет». Время вечностью показалось. Потом сказали: «Жить будет. У него не ОРЗ, а сахарный диабет».
Увидела я сына и не узнала: худой, глаза чужие, стариковские. Чтобы свое состояние не выдать, выпалила первое, что в голову пришло: «Давай, сына, собаку купим!». Оживился, и голосом далекого детства чуть слышно ответил: «Давай!» А радости-то не чувствуется…
Слава Богу, жив! Я тоже сначала не поняла, что за диагноз ему поставили. Слово какое-то чудное, незнакомое — «ди-а-бет»!
Здесь важно, чтоб у больного подсознание включилось, чтобы он осознавал свое состояние, «слышал» свой организм — что полезно, а что наоборот. Представляете, если мне было трудно 15-летнего парня настроить, то что говорить о трех-, пяти-, семилетних маленьких диабетчиках! За ними глаз да глаз нужен, постоянный контроль и влияние. Вот почему болезнь ребенка требует от матери отдать ему всю себя. Каждый прожитый день борьбы за выживание, трудности подкарауливают на каждом шагу — и, в первую очередь, проклятая нехватка денег.
Отцы, как оказалось на практике, в большинстве своем к трудностям не приспособлены. Вот один раз закрыть амбразуру — куда ни шло. А ежедневно на подвиг идти способен далеко не каждый. В нашей родительской организации большинство матерей — разведенки. Есть и с двумя больными детьми. Таким вообще надо памятники при жизни ставить, а они и доброе-то слово в свой адрес редко когда слышат.
Что говорить, если трудовой коллектив, куда пришла девчонкой, от меня отвернулся. Сочувствия и понимания коллег хватило на месяц. Потом провели собрание и вынесли приговор о «несоответствии занимаемой должности». Однако, к счастью, нашлись добрые люди — меня взяли в соседнюю лабораторию. Через год мои, правда, пришли извиняться, но поезд ушел, друзья познаются в беде!
Спасибо, что муж не бросил. Хотя по-черному «квасил» четыре месяца кряду. Несмотря на высокое давление пошел в высотники, чтоб семью маленько поддержать.
Но все это — будни болезни — будут потом. А сейчас бегу в церковь. Чудом вернувшая с того света сына, молюсь, как умею, забывая о времени. И только тогда прихожу в себя, когда появившийся ниоткуда священник спрашивает участливо: « Тебе плохо, правда?» Он кладет мягкую теплую руку мне на затылок, приговаривая: «Ничего, сестра, потерпи, скоро полегчает». Действительно, боль на какое-то мгновение отступает, и я начинаю различать окружающих. Я снова в форме и готова бороться за сына, чего бы мне это ни стоило.
Продолжение: между «гипой» и «комой».
Записала Светлана БАРАННИКОВА.
Журнал «Диабетик» № 2 за 1993 год.